Любимые стихи

[abcdплюша]

Выше были сонеты Шекспира (чаще всего читаемые чтецами и чаще всего публикуемые) в переводе С. Маршака
Интересно, что в переводе других поэтов эти же сонеты звучат совсем по-другому.
Сонет 66 (перевод Б. Пастернака):
Измучась всем, я умереть хочу.
Тоска смотреть, как мается бедняк,
И как шутя живется богачу,
И доверять, и попадать впросак,

И наблюдать, как наглость лезет в свет,
И честь девичья катится ко дну,
И знать, что ходу совершенствам нет,
И видеть мощь у немощи в плену,

И вспоминать, что мысли замкнут рот,
И разум сносит глупости хулу,
И прямодушье простотой слывет,
И доброта прислуживает злу.

Измучась всем, не стал бы жить и дня,
Да другу трудно будет без меня.


Сонет 121 в переводе М. Чайковского:
Нет, лучше подлым быть, чем подлым слыть,
Когда не подл, но терпишь осужденья,
Когда ты должен не как хочешь жить,
Но так, как требует чужое мненье.
Как чуждые, превратные глаза
Могли б хвалить мои переживанья
Иль ветреность мою судить, когда
С их точки зло - добро в моем сознанье?
Я есть - как есть. Кто стрелы направляет
В мой грех, тот множит лишь свои:
Я, может, прям, кривы ж они, кто знает?
Не их умам судить дела мои,
Пока не верно, что все люди злы,
Во зле живут и злом порождены.


Этот же 121 сонет в переводе А. Финкеля:
Уж лучше быть, чем только слыть дурным,
Упрекам подвергаться понапрасну.
Ведь даже радость превратится в дым,
Когда не сам признал ее прекрасной.
Бесстыдным неприязненным глазам
Не опозорить буйной крови пламя.
Суду шпионов - худших, чем я сам,
Желанных мне пороков не предам я.
Я - это я! Глумяся надо мной,
Они изобличат свои проступки.
Да, я прямой, а мой судья - кривой,
И не ему судить мои поступки.
Ведь по себе он рядит обо всех:
Все люди грешны, всеми правит грех.

[abcdплюша]

Валентин Гафт

Нож
В нем лаконично все и кратко,
Вот - лезвие, вот рукоятка.
Убей им или что очисти,
Он - ничего без нашей кисти.

Но если вдруг над ним нависли,
Как колдовство, дурные мысли,
И чует острие металла,
Когда внутри клокочет жало,

Тогда одно телодвиженье -
И кровь смывает напряженье,
Волною набегает дрожь,
В моей руке слабеет нож.
            ***
Свобода.
Свободны во тьме тараканы,
Свободен мышонок в ночи,
Свободны в буфете стаканы,
Свободно полено в печи.

Но свет я зажег.
Тараканы хрустят под моим каблуком,
А кот мой смертельные раны
Наносит мышонку клыком.

В стакан наливается водка,
Бревно согревает мой дом,
Потом надрывается глотка:
Зачем мы на свете живем?!
              ***
Черный квадрат
Начала не было и не было конца,
Непостижимо это семя,
Меняет на ходу гонца
Эйнштейном  тронутое Время.

Конь Времени неудержим,
Но гениальные маразмы
Еще заигрывают с ним,
Катаясь в саночках из плазмы.

Но наберут ли Высоту
Качели нобелевской славы?
Качнувшись "влево на лету",
Мир, как всегда, "качнется вправо".

Молчат сомкнутые уста,
Совсем иного царства врата,
Непостижима чернота
Сверхгениального квадрата.

Там время - черная дыра,
Как давит глубина сетчатку,
Какая темная игра.
Как ослепительна разгадка.

[abcdплюша]

В. Гафт

Кожа.
И тонкой была, и чувствительной кожа,
Любого она доводила до дрожи,
Теперь эту кожу ничто не тревожит,
Хоть стала и тоньше, и с виду моложе.
Ту, старую кожу, распяли подтяжкой,
Разгладив все чувства и память бедняжке.

Вода.
Потоп - страшнее нет угрозы,
Но явны признаки Беды,
Смертелен уровень воды,
Когда в нее впадают - Слезы!

Леониду Ярмольнику
Чего не сделаешь за  стольник,
Чтоб овладеть теплом сердец,
Был даже чайником Ярмольник,
Но унитаз - его венец...

Фонарь.
Я вам, фонарь, хочу сказать одно:
Служа искусству света беззаветно,
Вы освещали ТАК порой дерьмо,
Что становилось и оно заметно.

Не басня (Лебедь А.И.)
Был рак - дурак, а щука - просто сука,
Но Лебедь впрягся с ними в тяжкий воз.
Его пример - другим наука:
Умен, с редчайшим тембром звука,
Но если рядом рак и щука -
Мораль нельзя читать без слез.

 

[abcdплюша]

Юрий Левитанский

Что-то случилось, нас все покидают.
Старые дружбы, как листья, опали.
...Что-то тарелки давно не летают.
Снежные люди куда-то пропали.

А ведь летали над нами, летали.
А ведь кружили по снегу, кружили.
Добрые феи над нами витали.
Добрые ангелы с нами дружили.

Добрые ангелы, что ж вас не видно?
Добрые феи, мне вас не хватает!
Всё-таки это ужасно обидно -
знать, что никто над тобой не летает.

...Лучик зелёной звезды на рассвете.
Красной планеты ночное сиянье.
Как мне без вас одиноко на свете,
о недоступные мне марсиане!

Снежные люди, ну что ж вы, ну где вы,
о белоснежные нежные девы!
Дайте мне руки, раскройте объятья,
о мои бедные сёстры и братья!

...Грустно прощаемся с детскими снами.
Вымыслы наши прощаются с нами.
Крыльев не слышно уже за спиною.
Робот храпит у меня за стеною.
[1976]

Всё уже круг друзей, тот узкий круг,
где друг моих друзей - мне тоже друг,

и брат моих друзей - мне тоже брат,
и враг моих друзей - мне враг стократ.

Всё уже круг друзей, всё уже круг
знакомых лиц и дружественных рук.

Всё шире круг потерь, всё глуше зов
ушедших и умолкших голосов.

Но всё слышней с годами, всё слышней
невидимых разрывов полоса.

Но всё трудней с годами, всё трудней
вычёркивать из книжки адреса -

вычёркивать из книжки имена,
вычёркивать, навечно забывать,

вычёркивать из книжки времена,
которым уже больше не бывать,

вычёркивать, вести печальный счёт,
последний счёт вести начистоту -

как тот обратный медленный отсчёт,
перед полётом в бездну, в пустоту,

когда уже - прощайте насовсем,
когда уже - спасибо, если есть,

в последний раз вычёркивая - семь,
в последний раз отбрасывая - шесть,

в последний раз отсчитывая - пять,
и до конца отсчитывая вспять -

до той черты, когда уже не вдруг -
четыре, три - и разомкнётся круг.

Распался круг - прощайте - круга нет.
Распался - ни упрёков, ни обид.

Спокойное движение планет
по разобщённым эллипсам орбит.

И пустота, её зловещий лик
всё так же ясен, грозен и велик.
[1976]

[abcdплюша]

"Робот храпит у меня за стеною." - это он так про жену?
Если так и есть, если это про жену, то это уже настоящее несчастье. Мне и его, моего любимейшего Ю. Левитанского, очень жаль, и бедную жену его.

[abcdплюша]

Ю. Левитанский.

Всего и надо, что вглядеться,- боже мой,
Всего и дела, что внимательно вглядеться,-
И не уйдешь, и никуда уже не деться
От этих глаз, от их внезапной глубины.

Всего и надо, что вчитаться,- боже мой,
Всего и дела, что помедлить над строкою -
Не пролистнуть нетерпеливою рукою,
А задержаться, прочитать и перечесть.

Мне жаль не узнанной до времени строки.
И все ж строка - она со временем прочтется,
И перечтется много раз и ей зачтется,
И все, что было с ней, останется при ней.

Но вот глаза - они уходят навсегда,
Как некий мир, который так и не открыли,
Как некий Рим, который так и не отрыли,
И не отрыть уже, и в этом вся беда.

Но мне и вас немного жаль, мне жаль и вас,
За то, что суетно так жили, так спешили,
Что и не знаете, чего себя лишили,
И не узнаете, и в этом вся печаль.

А впрочем, я вам не судья. Я жил как все.
Вначале слово безраздельно мной владело.
А дело было после, после было дело,
И в этом дело все, и в этом вся печаль.

Мне тем и горек мой сегодняшний удел -
Покуда мнил себя судьей, в пророки метил,
Каких сокровищ под ногами не заметил,
Каких созвездий в небесах не разглядел!
                      ***
Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку
Каждый выбирает для себя.

Каждый выбирает по себе
Слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает по себе
Щит и латы, посох и заплаты.
Меру окончательной расплаты
Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает для себя.
Выбираю тоже, как умею.
Ни к кому претензий не имею:
Каждый выбирает для себя.
   

[abcdплюша]

Ю. Левитанский

Скрипка висит у меня на стене,
не играет —
пыль собирает,
а рядом смычок
и — тихо,
молчок.

Скрипка висит у меня на стене
грустная
и расстроенная,
потому что жизнь у нее неустроенная,
да едва ли уже устроится —
как уж тут не расстроиться.

Скрипка висит у меня на стене,
в стену врастая, —
нет, не знатного она роду,
скрипочка моя простая
(барышня из крестьянок,
артисточка крепостная
из хора) —
нет, не знатного она роду,
скрипочка моя простая —
не Страдивари
и не Гварнери —
скорее, деталь в интерьере
в этой квартире
(как, впрочем, и я).

А ведь если бы взять ее в руки,
в добрые руки,
в нежные руки —
уж какие бы тут полились
волшебные звуки! —

здрасьте, маэстро Моцарт,
маэстро Гайдн,
маэстро Бах! —

ах! —

вы посмотрите,
скрипочка ожила —

о ла-ла! —

ми,
вторая октава,
по квинтам,
вниз —

браво, скрипочка,
браво-брависсимо,
бис!..

Но скрипка висит у меня на стене,
не играет,
и лишь временами
в ночной тишине
чудятся ей эти руки,
добрые руки,
нежные руки.
(Так же, как, впрочем, и мне.)
                ***
Музыка моя, слова,
их склоненье их спряженье,
их внезапное сближенье,
тайный код обнаруженья
их единства и родства -

музыка моя, слова,
осень, ясень, синь, синица,
сень ли, синь ли, сон ли снится,
сон ли синью осенится,
сень ли, синь ли, синева -

музыка моя, слова,
то ли поле, то ли ели,
то ли лебеди летели,
то ли выпали метели,
кровля, кров ли, покрова -

музыка моя, слова,
ах, как музыка играет,
то ли сердце замирает
и кружится голова -

синь, синица, синева.
           ***
Семимиллионный город не станет меньше,
если один человек из него уехал.
Но вот один человек из него уехал,
и город огромный вымер и опустел.

И вот я иду по этой пустой пустыне,
куда я иду, зачем я иду, не знаю,
который уж день вокруг никого не вижу,
и только песок скрипит на моих зубах.

Прости, о семимиллионный великий город,
о семь миллионов добрых моих сограждан,
но я не могу без этого человека,
и мне никого не надо, кроме него.

Любимая, мой ребенок, моя невеста,
мой праздник, мое мученье, мой грешный ангел,
молю тебя, как о милости, — возвращайся,
я больше ни дня не вынесу без тебя!
(О Господи, сделай так, чтоб она вернулась,
о Господи, сделай так, чтоб она вернулась,
о Господи, сделай так, чтоб она вернулась,
ну, что тебе стоит, Господи, сделать так!)

И вот я стою один посреди пустыни,
стотысячный раз повторяя, как заклинанье,
то имя, которое сам я тебе придумал,
единственное, известное только мне.

Дитя мое, моя мука, мое спасенье,
мой вымысел, наважденье, фата-моргана,
синичка в бездонном небе моей пустыни,
молю тебя, как о милости, — возвратись!
(О Господи, сделай так, чтоб она вернулась,
о Господи, сделай так, чтоб она вернулась,
о Господи, сделай так, чтоб она вернулась,
ну, что тебе стоит. Господи, сделать так!)

И вот на песке стою, преклонив колена,
стотысячный раз повторяя свою молитву,
и чувствую — мой рассудок уже мутится,
и речь моя все невнятнее и темней.

Любимая, мой ребенок, моя невеста
(но я не могу без этого человека),
мой праздник, мое мученье,
мой грешный ангел
(но мне никого не надо, кроме него),
мой вымысел, наважденье, фата-моргана
(о Господи, сделай так, чтоб она вернулась),
синичка в бездонном небе моей пустыни
(ну что тебе стоит, Господи, сделать так)!

[abcdплюша]

Ю. Левитанский.
А вот это стихотворение кажется мне очень музыкальным и настолько явно рисует передо мной всю картину моря... не южного. Сосны, дюны песчаные, галька, тихий говор моря. И только через много лет я поняла, почему - это тот климат, в котором я лучше всего себя чувствую. Питер, Балтика, Ладога, Белое море....

Как зарок от суесловья, как залог
и попытка мою душу уберечь,
в эту книгу входит море — его слог,
его говор, его горечь, его речь.

Не спросившись, разрешенья не спросив,
вместе с солнцем, вместе в ветром на паях,
море входит в эту книгу, как курсив,
как случайные пометки на полях.

Как пометки — эти дюны, эта даль,
сонных сосен уходящий полукруг…
Море входит в эту книгу, как деталь,
всю картину изменяющая вдруг.

Всю картину своим гулом окатив,
незаметно проступая между строк,
море входит в эту книгу, как мотив
бесконечности и судеб и дорог.

Бесконечны эти дюны, этот бор,
эти волны, эта темная вода…
Где мы виделись когда-то? Невермор.
Где мы встретимся с тобою? Никогда.

Это значит, что бессрочен этот срок.
Это время не беречься, а беречь.
Это северное море между строк,
его говор, его горечь, его речь.

Это север, это северные льды,
сосен северных негромкий разговор.
Голос камня, голос ветра и воды,
голос птицы из породы Невермор.
                   ***
Диалог у новогодней елки.
Что происходит на свете?
- А просто зима.
- Просто зима, полагаете Вы?
- Полагаю.
Я ведь и сам, как умею, следы пролагаю,
В ваши уснувшие ранней порою дома.

- Что же за всем этим будет?
- А будет январь.
- Будет январь, Вы считаете?
- Да, я считаю.
Я ведь давно эту белую книгу читаю,
Этот с картинками вьюги старинный букварь.

- Чем же всё это окончится?
- Будет апрель.
- Будет апрель, Вы уверены?
- Да, я уверен.
Я уже слышал, и слух этот мною проверен,
Будто бы в роще сегодня звенела свирель.

- Что же из этого следует?
- Следует жить!
Шить сарафаны и легкие платья из ситца.
- Вы полагаете, всё это будет носиться?
- Я полагаю, что всё это следует шить!
Следует шить, ибо сколько вьюге не кружить,
Недолговечны её кабала и опала,
Так разрешите же в честь новогоднего бала,
Руку на танец, сударыня, вам предложить.

Месяц - серебряный шар со свечою внутри,
И карнавальные маски по кругу, по кругу,
Вальс начинается, дайте ж сударыня руку,
И раз-два-три, раз-два-три,
И раз-два-три, раз-два-три...
                  ***
Сколько нежных слов я не сказал,
сколько их ненужных обронил.
Сколько я стихов не написал,
сколько их до срока схоронил.

Посреди нехоженой травы,
в чаще лебеды и лопухов,
шапку сняв с повинной головы,
прохожу по кладбищу стихов.

Ни крестов, ни траурных знамен
в этом темном месте и глухом.
Звездочки стоят вместо имен
по три, по три, по три над стихом.

Голова повинная, молчу.
Вглядываюсь вдаль из под руки.
Ставлю запоздалую свечу
возле недописанной строки.

Тихий свет над черною травой.
Полночь неподвижна и тиха.
Кланяюсь повинной головой
праху неизвестного стиха.

[abcdплюша]

Ю. Левитанский.

Что делать, мой ангел, мы стали спокойней,
                        мы стали смиренней.
За дымкой метели так мирно клубится наш милый Парнас.
И вот наступает то странное время иных измерений,
где прежние мерки уже не годятся - они не про нас.

Ты можешь отмерить семь раз и отвесить
                                и вновь перевесить
и можешь отрезать семь раз, отмеряя при этом едва.
Но ты уже знаешь как мало успеешь
                        за год или десять,
и ты понимаешь, как много ты можешь за день или два.

Ты душу насытишь не хлебом единым и хлебом единым,
на миг удивившись почти незаметному их рубежу.
Но ты уже знаешь,
                о, как это горестно - быть несудимым,
и ты понимаешь при этом, как сладостно - о, не сужу.

Ты можешь отмерить семь раз и отвесить,
                                и вновь перемерить
И вывести формулу, коей доступны дела и слова.
Но можешь проверить гармонию алгеброй
                                и не поверить
свидетельству формул -
                ах, милая, алгебра, ты не права.
Ты можешь беседовать с тенью Шекспира
                                и собственной тенью.
Ты спутаешь карты, смешав ненароком вчера и теперь.
Но ты уже знаешь,
                какие потери ведут к обретенью,
и ты понимаешь,
        какая удача в иной из потерь.
А день наступает такой и такой-то и с крыш уже каплет,
и пахнут окрестности чем-то ушедшим, чего не избыть.
И нету Офелии рядом, и пишет комедию Гамлет,
о некоем возрасте, как бы связующем быть и не быть.

Он полон смиренья, хотя понимает, что суть не в смиреньи.
Он пишет и пишет, себя же на слове поймать норовя.
И трепетно светится тонкая веточка майской сирени,
как вечный огонь над бессмертной и юной душой соловья.
                            ***
Здесь обычай древний
не нарушат.
В деревянный ставень постучи -
чай заварят,
валенки просушат,
теплых щей достанут из печи.

В этих избах,
в этой снежной шири,
белыми морозами дыша,
издавна живет она -
Сибири
щедро хлебосольная душа.

Если кто и есть еще,
быть может,
что шаги заслыша у ворот,
на задвижку дверь свою заложит,
ковшика воды не поднесет,

и влечет его неудержимо
встреча с каждым новым пятаком -
пусть себе трясется эта жила
над своим железным сундуком!

Сколько раз
меня в крестьянской хате
приглашали к скромному столу!
Клали на ночь
только на кровати,
сами ночевали на полу.

Провожая утром до ограды,
говорили,
раскурив табак,-
дескать, чем богаты,
тем и рады.
Извиняйте, если что не так!..

В дом к себе распахивая двери,
не тая ни помыслов,
ни чувств,
быть достойным,
хоть в какой-то мере,
этой высшей щедрости
учусь.

Чтоб делить
в сочувственной тревоге
все, что за душой имею сам,
с человеком,
сбившимся с дороги,
путником,
плутавшим по лесам.

Чтобы, с ним прощаясь у ограды,
раскурив по-дружески табак,
молвить:
- Чем богаты, тем и рады.
Извиняйте, если что не так!

[abcdплюша]

Ю. Левитанский.
Он воевал. 
22 –го июня 1941 года Юрий Левитанский добровольцем уходит на фронт. От рядового до лейтенанта проходит его военная карьера. Он становится фронтовым корреспондентом, начав печататься в 1943 году во фронтовых газетах. Войну он закончил в Чехословакии, и летом 1945 года был переброшен в Японию, где опять участвовал в боевых действиях. Только в 1947 году его демобилизовали.

Ну что с того, что я там был.
Я был давно. Я все забыл.
Не помню дней. Не помню дат.
Ни тех форсированных рек.
(Я неопознанный солдат.
Я рядовой. Я имярек.

Я меткой пули недолет.
Я лед кровавый в январе.
Я прочно впаян в этот лед —
я в нем, как мушка в янтаре.)
Но что с того, что я там был.
Я все избыл. Я все забыл.

Не помню дат. Не помню дней.
Названий вспомнить не могу.
(Я топот загнанных коней.
Я хриплый окрик на бегу.
Я миг непрожитого дня.
Я бой на дальнем рубеже.

Я пламя Вечного огня
и пламя гильзы в блиндаже.)
Но что с того, что я там был,
в том грозном быть или не быть.
Я это все почти забыл.
Я это все хочу забыть.

Я не участвую в войне —
она участвует во мне.
И отблеск Вечного огня
дрожит на скулах у меня.
Уже меня не исключить
из этих лет, из той войны.

Уже меня не излечить
от той зимы, от тех снегов.
И с той землей, и с той зимой
уже меня не разлучить,
до тех снегов, где вам уже
моих следов не различить.
              ***

[abcdплюша]

[abcdплюша]

Юрий Левитанский "Воспоминанье о Нибелунгах"
Это было
почти перед самой войной,
мы смотрели немецкий фильм,
Песню о Нибелунгах,
фильм, конечно, немой,
и веселый тапер
из студентов
наяривал лихо на пианино
что-то смешное,
и мы хохотали,
когда белокурый красавец Зигфрид
умывался кровью дракона
под мелодию
популярной в ту пору
спортивной песни.
Мы изучали тогда
немецкое средневековье,
миннезанг,
майстерзанг,
мы любили щегольнуть
каким-нибудь звучным именем,
каким-нибудь Вальтером
фон дер Фогельвейде.
Оставалось несколько месяцев
до начала этой войны,
с которой мы возвращались
долгие годы,
с которой не все мы вернулись,
мы,
от души хохотавшие
над этой отличной шуткой —
Зигфрид
умывается кровью дракона,
умывается
кровью,
ха-ха,
умывается
кровью!

[abcdплюша]

Шарль Бодлер, 1821 - 1867.  Классик французской литературы 19 века.

Идеал.
Нет, ни красотками с зализанных картинок -
Столетья пошлого разлитый всюду яд! -
Ни ножкой, втиснутой в шнурованный ботинок,
Ни ручкой с веером меня не соблазнят.

Пускай восторженно поет свои хлорозы,
Больничной красотой пленяясь, Гаварни -
Противны мне его чахоточные розы:
Мой красный идеал никак им не сродни!

Нет, сердцу моему, повисшему над бездной,
Лишь, леди Макбет, вы близки душой железной,
Вы, воплощенная Эсхилова мечта,

Да ты, о Ночь, пленить еще способна взор мой,
Дочь Микеланджело, обязанная формой
Титанам, лишь тобой насытившим уста!
                  ***
Как глазки голубы, как локончики рыжи!
Как все прелестно в ней!
И как она сочна до пояса! А ниже
Она еще сочней!

Я разум потерял от ветрености кружев
И чопорности уст
И, как ваятель, рад, под платьем обнаружив
Достойный лепки бюст.

Мне и безвкусица, и бред ее по нраву.
Я обжаю в ней и курицу, и паву,
И плаксу, и писклю.
Да, шлюху, дуру, тварь ласкаю и целую,
Да, именно ее, да, именно такую,
Такую, да, люблю!
           ***
Бельгийская Венера.
Две ляжки двух огромных ног
Взбивают грязных юбок пену -
Какой же декоратор смог
Их водрузить на сцену?

Две груди весят без затей,
Как погляжу, не меньше тонны,
А две руки, как две колонны, -
Скелеты, право же, милей!

Нет, это не по мне, чтоб грудь вот так свисала
И чтобы на нее глаза таращил всяк -
Да черт меня возьми, я вовсе не казак,
Чтоб исходить слюной и зариться на сало!
                       ***
Бельгийская цивилизованность
Бельгиец наш цивилизован:
В мошенничестве образован,
Порою он сифилизован, -
Итак, весьма цивилизован.
Когтями он не рвет добычу
И за столом, в тарелку тыча
То ложкою своей, то вилкой,
Всем демонстрирует с ухмылкой
Культурность, но не чтит салфетку;
Он носит шляпу и жилетку,
Штаны, рубашку и пальто,
А выпить любит - как никто;
Зато не хуже англичан
Блюет, когда бывает пьян;
Подобно нашим журналистам,
Порой становится речистым
И чтит прогресс, на небо воя;
Любовью заниматься стоя,
Как шимпанзе, всегда готов он...
Короче, он цивилизован.

[abcdплюша]

 Как влюбленность старо, как любовь забываемо-ново:
Утро в карточный домик, смеясь, превращает наш храм.
О мучительный стыд за вечернее лишнее слово!
О тоска по утрам!

Утонула в заре голубая, как месяц, трирема,
О прощании с нею пусть лучше не пишет перо!
Утро в жалкий пустырь превращает наш сад из Эдема...
Как влюбленность - старо!

Только ночью душе посылаются знаки оттуда,
Оттого все ночное, как книгу, от всех береги!
Никому не шепни, просыпаясь, про нежное чудо:
Свет и чудо - враги!

Твой восторженный бред, светом розовым люстр золоченный,
Будет утром смешон. Пусть его не услышит рассвет!
Будет утром - мудрец, будет утром - холодный ученый
Тот, кто ночью - поэт.

Как могла я, лишь ночью живя и дыша, как могла я
Лучший вечер отдать на терзанье январскому дню?
Только утро виню я, прошедшему вздох посылая,
Только утро виню!
Марина Цветаева

[Смола]

ВСЁ ПОВТОРЯЮ ПЕРВЫЙ СТИХ...
           "Я стол накрыл на шестерых..." *

Всё повторяю первый стих
И всё переправляю слово:
 -  "Я стол накрыл на шестерых"...
Ты одного забыл - седьмого.

Невесело вам вшестером.
На лицах - дождевые струи...
Как мог ты за таким столом
Седьмого позабыть - седьмую...

Невесело твоим гостям,
Бездействует графин хрустальный.
Печально - им, печален - сам,
Непозванная - всех печальней.

Невесело и несветло.
Ах! не едите и не пьете.
 -  Как мог ты позабыть число?
Как мог ты ошибиться в счете?

Как мог, как смел ты не понять,
Что шестеро (два брата, третий -
Ты сам - с женой, отец и мать)
Есть семеро - раз я на свете!

Ты стол накрыл на шестерых,
Но шестерыми мир не вымер.
Чем пугалом среди живых -
Быть призраком хочу - с твоими,

(Своими)...
              Робкая как вор,
О - ни души не задевая!-
За непоставленный прибор
Сажусь незваная, седьмая.

Раз!- опрокинула стакан!
И всё. что жаждало пролиться,-
Вся соль из глаз, вся кровь из ран -
Со скатерти - на половицы.

И - гроба нет! Разлуки - нет!
Стол расколдован, дом разбужен.
Как смерть - на свадебный обед,
Я - жизнь, пришедшая на ужин.

...Никто: не брат. не сын, не муж,
Не друг - и всё же укоряю:
- Ты, стол накрывший на шесть - душ,
Меня не посадивший - с краю.

* Первая строка стихотворения А.Тарковского
Марина Цветаева