Шарль Бодлер, французский поэт-классик. Такой злющий и язвительный. Особенно по отношению к женщинам. Хотя... по отношению к мужчинам тоже.
Правда лица.
Я люблю твои брови - в их сводах густых
То тени, то сумрак угрюмый.
Пусть глаза и черны - не возникнут от них
В душе моей мрачные думы.
О краса моя бледная! Глаз твоих смоль
В гармонии с гривой упругой
Мне сулят утомленно: "Коль хочешь - изволь!
Как музы пластической другу,
Мы откроемся дальше тебе, дабы ты
Уверился в чаяньях сладких,
Оправдаем надежды твои и мечты
От пупа до ягодиц гладких.
Ты увидишь на кончиках грузных грудей
Большие медали из бронзы,
А под ними живот - аксамита нежней,
Смуглее, чем кожа у бонзы.
Ну а ниже руно, и сестра оно той
Копне и огромной, и грозной,
И в начесах извилистых, а густотой
Уступит лишь ночи беззвездной".
Аксами́т (от греч. εξα — шесть + μιτος — нить) — устаревшее название плотной ворсистой, часто узорчатой ткани из шёлка и золотой или серебряной нити, напоминающей бархат.
Чудовище или речь в поддержку одной подержанной нимфы.
Ты не из тех, моя сильфида,
Кто юностью пленяет взгляд,
Ты - как котел, видавший виды:
В тебе все искусы бурлят!
Да, ты в годах, моя сильфида,
Моя инфанта зрелых лет!
Твои безумства, лавры множа,
Придали глянец, лоск и цвет
Вещам изношенным - а все же
Они прельщают столько лет!
Ты что ни день всегда иная,
И в сорок - бездна новизны;
Я спелый плод предпочитаю
Банальным цветикам весны!
Недаром ты всегда иная!
Меня манят твои черты -
В них столько прелести таится!
Полны бесстыдной остроты
Твои торчащие ключицы.
Меня манят твои черты!
Смешон избранник толстых бочек,
Возлюбленный грудастых дынь:
Мне воск твоих запавших щечек
Милей, чем пышная латынь, -
Ведь так смешон избранник бочек!
А волосы твои, как шлем,
Над лбом воинственным нависли:
Он чист, его порой совсем
Не тяготят, не мучат мысли,
Его скрывает этот шлем.
Твои глаза блестят, как лужи
Под безымянным фонарем;
Мерцают адски, и к тому же
Румяна их живят огнем.
Твои глаза черны, как лужи!
И спесь, и похоть - напоказ!
Твоя усмешка нас торопит.
О, этот горький рай, где нас
Всё и прельщает, и коробит!
Всё - спесь и похоть - напоказ!
О мускулистые лодыжки, -
Ты покоришь любой вулкан
И на вершине, без одышки,
Станцуешь пламенный канкан!
Как жилисты твои лодыжки!
А кожа, что была нежна,
И темной стала, и дубленой;
С годами высохла она -
Что слезы ей и пот соленый?
(А все ж, по-своему, нежна!)
Ступай же к дьяволу, красотка!
Я бы отправился с тобой,
Когда бы ты не шла так ходко,
Меня оставив за спиной...
Ступай к нему одна, красотка!
Щемит в груди и колет бок -
Ты видишь, растерял я силы
И должное воздать не смог
Тому, к кому ты так спешила.
"Увы!" - вздыхают грудь и бок.
Поверь, я искренне страдаю -
Мне б только бросить беглый взгляд,
Чтобы увидеть, дорогая,
Как ты целуешь черта в зад!
Поверь, я искренне страдаю!
Я совершенно удручен!
Как факел, правдою и верой
Светил бы я, покуда он
С тобою рядом пукал серой, -
Уволь! Я точно удручен.
Как не любить такой паршивки?
Ведь я всегда, коль честным быть,
Хотел, со Зла снимая сливки,
Верх омерзенья полюбить, -
Так как же не любить паршивки?
Вот кого он называет чудовищем? Эту сорокалетнюю нимфу? Или себя? Мне-то чудовищем кажется он сам.
По-моему, автор этих стихов был извращенцем. Если не сексуальным, то психологическим. Впечатление, что его постоянно тянуло в грязь. Ему нравилось смаковать грязь (ИМХО. Возможно, что неверно понимаю, но вот такое субъективное мнение).